А я видел настоящего кузнеца. Было это в поезде из Гёттингена в Ганновер за день до вылета. Я зашел в поезд, а там очень пахнет чем-то странным. Канифолью будто или сапожным клеем. Прохожу дальше, я на сиденье мужик сидит лет 55 в черных толстых вельветовых брюках и такой же куртке, по фасону немецких мастеров 18 века. А на поясе до колен передник толстенный из бычьей кожи. Сантиметровой, наверное, толщины. А на переднике следы, которые на суровой бычьей коже может оставить только раскалённое железо. И пахнет от этого передника горелыми тормозами. А на куртке у дядьки куча медалек. Сам мужик низенький, но здоровый жутко. Сидит с бутылкой дешевого вина.
Просидели с минуту молча. Потом дядька мне винища предложил. Я отказался, а он чего-то извиняться начал — мол, ничего плохого не имел в виду. Ты, — говорит, — откуда? Из России, — говорю, — а тут в Гёттингене живу-учусь. А Вы откуда будете? А я, — говорит, — потомственный кузнец из **тенхайма. Хочешь — лошадь подкую, хочешь — настоящую бляху на ремень сделаю, — и показывает огромную железную бляху на своём ремне. А могу, — говорит, — и кортик. И ловко достаёт из брючины зверский такой ножик. Как-то не понравился мне этот ножик. Мужик-то пьяный и здоровый как медведь. Мы с ним после знакомства поздаровались за руку, так у меня три кости хрустнули. А он давай дальше про себя рассказывать.
Оказывается, он долгое время военным был. Пилот истребителя, не комар чихнул. Медальки оттуда. Потом начал он чего-то о подлодке Курск трепаться, так и заснул. Прямо посреди подлодки. И я последовал его примеру. Ночь-то не спал.
Потом вдруг просыпается: Тебе где выходить? — спрашивает.
В Ганновере, — говорю. Мужик зевнул и говорит на своём диалектном, прошловековом немецком: Давай, спи дальше, не волнуйся. Я тя разбужу, как тебе выходить будет. И дальше заснул.
Живой такой настоящий гном, из тех, что добывали железо в горах.
Просидели с минуту молча. Потом дядька мне винища предложил. Я отказался, а он чего-то извиняться начал — мол, ничего плохого не имел в виду. Ты, — говорит, — откуда? Из России, — говорю, — а тут в Гёттингене живу-учусь. А Вы откуда будете? А я, — говорит, — потомственный кузнец из **тенхайма. Хочешь — лошадь подкую, хочешь — настоящую бляху на ремень сделаю, — и показывает огромную железную бляху на своём ремне. А могу, — говорит, — и кортик. И ловко достаёт из брючины зверский такой ножик. Как-то не понравился мне этот ножик. Мужик-то пьяный и здоровый как медведь. Мы с ним после знакомства поздаровались за руку, так у меня три кости хрустнули. А он давай дальше про себя рассказывать.
Оказывается, он долгое время военным был. Пилот истребителя, не комар чихнул. Медальки оттуда. Потом начал он чего-то о подлодке Курск трепаться, так и заснул. Прямо посреди подлодки. И я последовал его примеру. Ночь-то не спал.
Потом вдруг просыпается: Тебе где выходить? — спрашивает.
В Ганновере, — говорю. Мужик зевнул и говорит на своём диалектном, прошловековом немецком: Давай, спи дальше, не волнуйся. Я тя разбужу, как тебе выходить будет. И дальше заснул.
Живой такой настоящий гном, из тех, что добывали железо в горах.