Сумбуроlytdybr.

В четверг вечером я разговаривал по аське с nihel.. Ну, что значит вечером?.. Это было уже ближе к утру. В любом случае, уже должно было скоро светать.

«Что-то не так». Я пощупал лоб дрожащей рукой. Мокрый. И горячий. Сказал Nihel, что ушел спать.
Тошнит, значит температура больше 38,5.

«Что у нас сегодня? Химия, ещё чего-то, потом физика. Потом договорились встретиться с Зашей Йоргом и Лео по поводу реферата. В понедельник сдавать. Хоть тушкой, хоть чучелом. А химию можно прогулять.»

На физику я приполз с уже спавшей температурой. Как ни странно, замечательно поработалось. Реферат мы тоже написали. Вначале писалось хорошо, потом меня начало морозить. Как мы писали конец реферата, я не помню, в голове уже всё плыло. Пока ехал домой — знобило.
Дома правда сходу были приняты все меры, которые принять можно. Я основательно поел, сьел полголовки чеснока и обильно закусил ядрёным хреном, запил ударной дозой аскорбинки и улёгся с грелкой и одетый, как полярник, в кровать. Изнутри впридачу к грелкам грели собственные 38,2 и выпитый бокал хорошо разогретого коньяка.

Проснулся я на следующий день часов только в 14 утра. Проспал больше 12ти, получается. В аське, кажется, сидел исключительно silkin, помогая разгонять головную боль. ЖЖ лежало.

Кстати, сегодня утром простуда уже вернулась к вялотекущему состоянию и я вполне без проблем смог пойти на пересдачу по этике и после этого иметь сокурсников в мосг рефератом по не же.

Что самое интересное, прямо при чтении реферата удалось к месту зацитировать кусочек из текста, по которому я за час до того писал пересдачу. (John Rawls, касательно способов нахождения легитимных основ справедливости.)


PS: Кстати. Я знаю, что меня читает шесть или семь человек из Ганновера. Господа Ганноверцы, представтесь, если не сложно. Познакомимся.

Каберне и созерцательное настроение.

Понедельник — это практически всегда Каберне и Рокфор вечером.

Каберне, особенно когда его много, меняет настроение и восприятие: мозг работает чуть медленнее и спокойнее, а внимание становится лишь острее.

Я спустился к остановке и тут же услышал звонок трамвая. Трамвай остановился по-ганноверски пунктуально. Последняя дверь первого вагона перед самым моим носом. Так, что для того, чтобы нажать на кнопку открытия двери, мне даже не пришлось бы сдвинуться.

На кнопку нажала стоявшая рядом женщина. Точнее, думала, что нажала. А потом, когда через пять секунд дверь и не подумала открываться, женщина внезапно ударилась в панику. Забавно, что изречь пару проклятий и дёрнуться вначале влево, а потом резко вправо в надежде добежать до следующей двери, ей в голову пришло сразу. А вот попробовать ещё раз нажать на кнопку — не пришло вообще. Так бы и дёргалась бы то налево, то направо, пока трамвай бы не уехал. Как тот примечательный ослик, названный по фамилии философа.
А можеть быть и пришло бы, если бы я не нажал раньше. Дверь начала открываться, мы встретились с женщиной взглядами. Очень забавно, когда взглядами встречаются флегматик (а под действием каберне я превращаюсь из меланхолика во флегматика) и холерик — холерик успокаивается, как пациент на игле с транквилизатором. А флегматик частично утоляет сенсорный голод.

Трамвай приятно покачивало, девушка из соседнего ряда сидений заметно поглядывала в мою сторону, пытаясь, вероятно, разбудить ревность в не в меру пассивном кавалере. Когда они, наконец, поймут, что у нас боковое зрение в 20 раз слабее, и нам попросту не видно направление их взгляда в такой позиции? :)

Следующий трамвай наградил меня куда более интересными экспонатами:
Турком лет 50 с полным лицом полностью в складках и морщинах; Лицо ни на секунду не прекращало движения, принмая периодически совершенно сюрреалистичные черты.

Впереди сидел пожилой человек умеренно либерального вида — такой, знаете ли, с тонким носом и волосами, частично ещё чёрными, а частично уже седыми — и читал Haaretz.

Сидевший с ним рядом парень лет 25 показался мне типичным программером. Позже на нём обнаружились какие-то бейджики, свидетельствующие о бурной юности героя и его принадлежности к демосцене.

А прямо напротив меня сидела девушка со смуглой кожей и раскосыми глазами и загадошшно улыбалась. «Ну, и чего-ты мне улыбаешься? Не знаю я, чего мне тебе сказать хорошего.»